История «Известий»: Последний день Алексея Аджубея в «Известиях»

По этажам редакции пронесся слух:

- Аджубей прощается с коллективом!

Я зашел в кабинет к редактору ИНО Михаилу Александровичу Цейтлину и предложил ему подняться наверх, чтобы попрощаться с Алексеем Ивановичем. Цейтлин сидел за пустым столом, обхватив голову руками. При звуке моего голоса он поднял голову и повернул ко мне искаженное страхом лицо.

- Мэлор, я не могу! Идите один! - сказал он заплетающимся языком.

Мне не надо было объяснять, почему "не могу". Цейтлин не раз горел и не раз был на грани ареста. Да и в "Известия" пришел простым литсотрудником, разжалованный из больших радиокомитетских начальников. Омытый и побитый волнами борьбы против космополитизма и сионизма, сменивший свою фамилию на литературный псевдоним "М. Михайлов", он был пуганой вороной, боявшейся куста, обжегшимся на молоке и дующим на воду. Как было его не понять! Никто не исключал подобного поворота событий. Хрущев пришел к власти, расстреляв Берию. По логике, Брежнев, придя к власти, должен был расстрелять Хрущева. Иных прецедентов передачи власти страна не знала.

Аджубею в таком раскладе тоже грозила вышка или, минимум, 25 лет тюрьмы и лагерей. Что это значило бы для "Известий", было нетрудно представить. Почти все наши прошлые главные редакторы, включая Бухарина, были казнены, а многие их сотрудники арестованы.

С другой стороны, Цейтлин своей второй карьерой-воскрешением был целиком и полностью обязан Аджубею. Цейтлин входил в узкий личный круг друзей, вернее, собутыльников Аджубея, был его постоянным партнером по сауне. Пожилому и слабому здоровьем Цейтлину приходилось пить коньяк и париться наравне с молодым и могучим Аджубеем. Даром это не проходило. Жена Цейтлина, красавица Юлия Георгиевна, то и дело вызывала неотложку из кремлевской поликлиники.

- Он убьет Мишу! - не раз жаловалась мне Юлия Георгиевна на Аджубея.

Но "Миша" боялся опалы больше инфаркта.

Мои отношения с Аджубеем были несколько иными. Я не входил в круг его личных друзей, но был одним из главных членов его "мозгового треста". Мне разрешалось оппонировать ему на планерках и летучках и даже спать во время его выступлений. Я был "неприкасаемым", пока "хорошо делал газету". Но до последнего дня жизни Аджубея мы называли друг друга только по имени и отчеству, причем он упорно звал меня "Мэлором Григорьевичем" (вместо "Георгиевича").

...В кабинете главного редактора Аджубея не оказалось. Помощник сказал мне, что он "у Сони". Соня была хозяйкой спецбуфета, который находился на голубятне - этажом выше бывшего кабинета главного в старом известинском здании.

Спецбуфет, который снабжала продуктами кремлевская столовая, был не просто едальней, а институцией. Ею он стал с приходом в газету Аджубея. Здесь собирался под его председательством "мозговой трест". Именно в этом буфете, на известинской голубятне, рождались многие идеи, трансформировавшие не только "Известия", но и всю советскую журналистику...

Аджубей сидел за столом весь красный. Видимо, он приехал в редакцию прямо из бани или из-под душа. Перед Аджубеем стояли бутылка армянского коньяка и рюмка. Кроме его и Сони в буфете никого не было.

Я спросил Аджубея, почему он сидит в буфете, а не в своем кабинете.

- Я же пришел прощаться. А здесь обстановка неформальная. И Соня с коньяком и закуской под рукой, - невесело пошутил Аджубей.

Но я расшифровал его натянутую шутку так. Во-первых, он снят с поста главного редактора "Известий" пленумом ЦК КПСС. Значит, кабинет ему уже не принадлежит. Во-вторых, идти прощаться с ним в буфет было для сотрудников легче и безопаснее. Соня не выдала бы. Сказать то же самое о секретарях и помощниках было нельзя.

Сейчас я уже не помню точно моих слов и аргументов, которые убедили Аджубея покинуть спецбуфет и перебраться в кабинет. Я говорил ему, что люди хотели бы проститься с ним не просто как с "Алешей", а как с главным редактором "Известий". Они хотели бы увидеть его "у руля, а не за рюмкой". Аджубей поднялся со стола и сказал:

- Ну, пошли!

Одной рукой он взял бутылку коньяка, другой - свою рюмку. Но я велел Соне отобрать у него и то, и другое. Аджубей тяжело вздохнул, и мы покинули голубятню.

Перед дверью в секретарский предбанник Аджубей преобразился, взял себя в руки и как-то даже легкомысленно переступил порог. Он нарочито любезно поздоровался с обычными обитателями предбанника и двинулся к дверям уже не своего кабинета. К счастью, дверь не была заперта и тем более не опечатана. На мгновение меня прошиб холодный пот.

А что если бы было так? Я бы стал невольным виновником этого циничного унижения, этого плевка в лицо. Но, повторяю, к счастью, дверь не была заперта, и мы вошли в кабинет.

Поколебавшись, или мне это так показалось, Аджубей сел за стол. На свое место. Все было как прежде, как всегда и, тем не менее, выглядело как театр абсурда. Машина времени отчаянно буксовала между вчера и сегодня.

Я быстро барабанил нечто душеспасительное. Хорошо помню, что назвал его Петром I советской журналистики, прорубившим окно в будущее этой одряхлевшей от верного служения партии ее помощнице. Говорил о том, что он резал бороды газетным боярам, только и знавшим, как преть в своих номенклатурных шубах. Аджубей слушал молча, не перебивая. Лишь однажды он вставил:

- Я им бороды, а они мне голову! - и усмехнулся недобро...

Постепенно кабинет стал заполняться теми, кто рискнул попрощаться с Аджубеем. В числе первых пришли "комсомолята".

Так мы называли газетчиков, которых Аджубей привел с собой из "Комсомольской правды". Не буду скрывать, мы, коренные известинцы, встретили "комсомолят" настороженно, даже враждебно. Они вели себя словно захватчики-победители и хвастали своей близостью к Аджубею. Называли его только "Алеша" и панибратски хлопали по плечу.

Аджубей, бывший газетчиком и редактором от Бога, быстро понял, что, хотя нашу газету и называли "загубленной" (ее главным редактором долгие годы был Константин Александрович Губин), ее творческий коллектив состоял из журналистов высшей пробы (достаточно назвать Евгения Кригера, Татьяну Тэсс, Григория Рыклина) и обладал большим потенциалом.

Понимал Аджубей и то, что большому кораблю - большое плавание. "Комсомольская правда", при всем при том, не могла служить ему инструментом. Здесь нужен был таран иных габаритов. Экспериментировать с "Правдой" ему не позволил бы ЦК партии, не позволил бы сам Хрущев. Иное дело "Известия" - газета интеллигенции.

Шли годы, и "комсомолята" со своим "Алешей" и похлопыванием по плечу стали надоедать Аджубею, а затем и раздражать.

Он к тому времени перерос "Известия", стал депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК КПСС и вообще крупным государственным деятелем, чуть ли не негласным министром иностранных дел. (Помню, как однажды "гласный" министр Андрей Андреевич Громыко, к которому я обратился с каким-то вопросом, в сердцах сказал мне: "Зачем я вам нужен? У вас же есть Аджубей!") Амикошонство "комсомолят" досаждало "новому" Аджубею, и он стал постепенно отдалять их от себя, а некоторых просто удалять.

Но в тот последний свой день в "Известиях" Аджубей, как сказал бы поэт, был "в ударе нежных чувств". Он горячо обнимал отторгнутых им и отверженных "комсомолят". Слово "Алеша" уже не коробило его, а вдохновляло...

Много, много лет спустя Аджубей и я вспомнили эту сцену расставания в Пицунде на берегу Черного моря. Он отдыхал в санатории "Правды", я - в доме отдыха Союза писателей. Между нами произошла примерно такая беседа:

- Как я ошибался в людях! Отверг "комсомолят", а они остались мне верными до конца! - сказал Аджубей, вытирая потное лицо мохнатым полотенцем. - Окажись сейчас я снова главным редактором "Известий", я бы никогда так не поступил!

- Сомневаюсь, Алексей Иванович, - ответил я. - Быть может, поначалу вы и в самом деле вновь приблизили бы их к себе, но со временем история повторилась бы снова. "Алеша" не Дориан Грэй. Он не может быть вечно молодым.

Наступила тишина. Было слышно, как звенят цикады и плещется море. Мы сидели за столом в беседке. Аджубей вдруг яростно полоснул по столу мокрым полотенцем и сказал:

- К сожалению, вы правы, Мэлор Григорьевич. Я не Дориан Грэй...

Тем временем кабинет главного постепенно наполнялся газетчиками, приходившими проститься с Аджубеем. За "комсомолятами" потянулись и известинцы. С каждым пришедшим проститься тонус Аджубея поднимался все выше и выше. Он оживал буквально на глазах. И вот сцена прощания стала постепенно превращаться в редакционную планерку. Забывшись, Аджубей сорил "задумками", зажигал идеями на будущее, которого у него уже не было. Конечно, прощаться пришли не все. Одних заморозил страх, другие ходили в обиженных, третьим были искренне не по нутру ни Аджубей, ни Хрущев со своими новациями.

Домой я вернулся очень поздно, нервный, взбудораженный и долго не мог заснуть. Забылся сном лишь под утро и тут же был разбужен телефонным звонком. Часы показывали начало пятого. Звонил Аджубей.

- Мэлор Григорьевич, у вас есть бутылка виски? Если есть, берите ее и приезжайте ко мне.

Я мог ответить, что виски у меня нет. Но дело было не в напитке. Видимо, Аджубею хотелось не выпить, а поговорить.

- Виски есть, Алексей Иванович. Буду через 20-30 минут.

Я жил на площади Маяковского, он - на площади имени Моссовета. Мы были равноудаленными от площади Пушкина, где стоят "Известия". С бутылкой виски в руках я шел по совершенно пустынной улице Горького, по городу и стране, которые уже сутки как не принадлежали Хрущеву и Аджубею.

Алексей Иванович встретил меня в халате и ночных туфлях.

- Как, топтуны не засекли вас в подъезде? - спросил он меня извиняющимся голосом. Ему, видимо, уже мерещилась слежка.

- Нет, топтунов я что-то не заметил.

- Ну и ладно.

Упоминание топтунов напомнило мне давний эпизод.

Вызывает меня как-то к себе Аджубей и говорит:

- Мэлор Григорьевич, я знаю, что вы были в близких отношениях с Пастернаком и, вероятно, поедете на его похороны в Переделкино. Так вот, вам мой совет - не делайте этого. Я только что говорил с Семичастным, и он сказал мне, что там будут люди, которые будут снимать на кинопленку всех участников похорон.

Мои "близкие отношения" с Пастернаком носили весьма специфический характер. Я ездил на Курский вокзал, встречал поезд Тбилиси-Москва, забирал у проводников посылки с вином, фруктами, сладостями и иной снедью, которые грузинские поэты вместе со своими книгами стихов, украшенными дарственными надписями, посылали Борису Леонидовичу, и вез эти посылки в Переделкино Пастернаку. Борис Леонидович, человек крайне вежливый, понимал, что я не простой грузчик-курьер, поэтому денег мне не давал, а милостиво беседовал со мной 15–20 минут.

О поэзии у нас речь зашла лишь однажды. Воспользовавшись моим приходом, Пастернак дал мне прочесть русский подстрочный перевод стихов одного грузинского поэта. Подлинность подстрочника вызвала сомнения у Пастернака.

Я рассказал эту историю Аджубею. 

- А тогда на похороны вы пошли? - спросил он.

- Да.

- Ну, значит, пронесло...

Мы проговорили в то утро часа два или три, умяли принесенную мною бутылку "Баллантайн" и кое-что еще, уже из аджубеевских запасов. Говорили не столько о газете и о нем, сколько о стране и о Хрущеве. Помню, Аджубей спросил меня:

- Почему вы, грузины, не любите Хрущева? Неужели из-за Сталина?

- Из-за Сталина тоже, - отвечал я. - Но Сталин был скорее поводом, чем причиной. Да и как мог любить, например, грузинский крестьянин Хрущева, когда его именем крестьянина заставляли вырубать виноградники и сеять кукурузу?

- А меня грузины любили?

- Не знаю.

- Нет, не любили. Ведь я зять Хрущева...

Затем Алексей Иванович перешел на меня:

- Мэлор Григорьевич, помните ли вы американский кинофильм... - Он назвал титул картины, который я не запомнил. - В этом фильме есть такой эпизод. Негр-заключенный с абсолютной точностью бьет кувалдой по гвоздям. Герой картины спрашивает начальника тюрьмы, почему этого негра не выпускают на свободу, ведь он уже отбыл свой срок. На это начальник тюрьмы отвечает: "А мы ему об этом не говорим. Он никогда не выйдет отсюда. Вы же видите, с каким искусством он владеет кувалдой". Так вот, Мэлор Григорьевич, вы - тот самый негр. Я знаю, вы были обижены на меня, что я не сделал вас политическим обозревателем. Но вы были нужны мне в газете. В политобозреватели я сослал тех, кто был против моего курса и не умел делать современную газету.

Я вздохнул и поблагодарил Аджубея за его столь высокое доверие ко мне - негру, точно забивавшему гвозди.

В течение первой недели после "исторического" пленума Аджубей еще дважды будил меня  телефонным звонком с просьбой захватить бутылку виски и "подскочить" к нему. Но были в его горьком безудержном застолье и обнадеживающие признаки. Аджубей явно выходил из кризиса, во всяком случае из первоначального шока, неожиданного ступора. Во время нашей последней встречи он сказал:

- Я знал, что рано или поздно это должно произойти. (Падение Хрущева. - М.С.). Я все время готовился к этому, ждал этого. И это тяжело давило на меня. С другой стороны, я торопился, хотел успеть сделать что-то, пока есть время.

И он сделал это "что-то". Его заслуги перед нашей журналистикой огромны. Благодаря Аджубею возникли журналы "За рубежом" и "Неделя", был восстановлен Союз журналистов СССР. Он напечатал в "Известиях" запрещенную поэму Твардовского "Василий Теркин на том свете", был одной из "повивальных бабок" солженицынского "Одного дня Ивана Денисовича". Но главная заслуга Аджубея в том, что он поднял роль и престиж профессии журналиста в нашей стране.

...В кабинете нынешнего главного редактора "Известий" висит фотография Алексея Ивановича Аджубея. Это очень хорошо.

Мы не Иваны, не помнящие родства.

Мэлор Стуруа (Миннеаполис)

Справка:
Аджубей Алексей Иванович - главный редактор "Известий" с 23 мая 1959- го по 14 октября 1964-го. Звездные годы и в истории газеты, и в судьбе ее главного редактора. В "Известия" Аджубей пришел из "Комсомольской правды", пройдя там путь от стажера отдела спорта до главного редактора. При нем вторая газета страны стала первой по остроте поднимаемых проблем, по всенародной популярности, по тиражам. Падение Аджубея с газетного Олимпа свершилось так же быстро, как взлет. На октябрьском пленуме ЦК партии был снят со всех должностей руководитель страны Н.С. Хрущев, а вместе с ним и его зять - Алексей Иванович Аджубей.

Додати коментар

Ім'я, Прізвище* E-mail Захист від спаму* Текст повідомлення*  

Додати коментар