Алексей Тарханов, руководитель блока культуры газеты «Коммерсантъ»: «То, чем мы занимаемся, — не искусство, это маленькая проза про искусство»

Этим интервью «Часкор» открывает мини-сериал о разделах культуры ведущих отечественных СМИ. Раз в две недели по пятницам редакторы будут рассказывать, как они понимают современную культуру, о чём пишут в своих изданиях и на кого ориентируются в своей работе.

Алексей Тарханов пришёл в «Коммерсантъ» в начале 1990-х. До этого он, архитектор по образованию, работал в журнале «Декоративное искусство СССР» и в Институте теории архитектуры, писал статьи о современном искусстве, архитектуре и фотографии. Книга «Stalinist Architecture», написанная им в соавторстве с Сергеем Кавтарадзе, издана в Великобритании, Америке и Германии.

В руководимом Тархановым разделе история искусств складывается из ежедневного тщательного отбора событий и их рецензирования. Ведь каждый день в одной только Москве происходят сотни мероприятий, претендующих на статус культурного события. Во всей стране их уже десятки тысяч, а что ж тогда говорить о целом мире? Поэтому отбор существенного оказывается не менее важным, чем попытки объективного (насколько это возможно, когда дело касается искусства) отражения того, что происходит или же произошло.

Лучшие тексты для «Коммерсанта» пишут: о кино — Андрей Плахов, Михаил Трофименков и Лидия Маслова, о музыке — Борис Барабанов и Сергей Ходнев, о театре — Роман Должанский, Татьяна Кузнецова, Алла Шендерова, об архитектуре — Григорий Ревзин, об аукционах — Татьяна Маркина.

«Часкор» расспросил Алексея о коллегах, выборе тем для статей, отношениях с начальством и о том, каково столько лет работать на одном месте.

— На какого читателя вы ориентируетесь как руководитель блока культуры «Коммерсанта»?
— Мы никогда об этом не задумывались. Есть всякие лженаучные методики по определению читательского интереса, есть, в конце концов, замеры. Но журналистам, которые пишут, это не объяснишь. Можно уволить одних и набрать других, тогда, возможно, результаты чуть изменятся. Когда-то «Коммерсантъ» был известен тем, что формировал своего читателя. Мне кажется, за это время мы с читателем срослись и сроднились. Они — это мы, а мы — они. 

— Всегда ли вам интересны материалы своего отдела?
— Далеко не всегда. Но я хотя бы каждый раз знаю, почему так вышло. Иногда не получается сделать так, как хочется: например, я устал и что-то недодумал. К тому же мы должны откликаться и на неинтересные, но важные новости — но, конечно, должны сделать так, чтобы читать про них было интересно. Такая наша работа 

— Должен ли в руководителе отдела быть внутренний цензор?
— Конечно. Мы не можем призывать к свержению государственного строя, пропагандировать порнографию и быть нетерпимыми к социальным группам. Всё остальное можно. 

— Независим ли ваш отдел от начальства в выборе тем и их подаче?
— У нас нет предварительной цензуры, и темы мы не согласовываем заранее.

На редколлегии мы обязаны сказать, какой материал в полосе главный, но это скорее для того, чтобы фотографы сообразили, есть ли у них соответствующая фотография. На следующий день нам могут сказать, что этот текст можно было и не печатать, на что мы можем ответить: «Нет, надо было» или «Да, не надо было».

Очень редко нам говорят: «Пожалуйста, напишите про таких-то». Формулировки предельно честны: «Он мой друг»; «Они наши партнёры». — «С удовольствием, но при условии, что мы напишем про то, что видели, и так, как хотим». При таких условиях вполне можно сохранять независимость.

— Когда в начале 1990-х вы пришли в отдел культуры, были ли у вас ориентиры — отечественные или зарубежные?
— У меня и у моих друзей было отвращение к штампам советской печати, как ангажированной, так и неангажированной, всем хотелось чего-то другого. Мы считали, что есть на свете другие модели, но чисто теоретически. Для того чтобы читать западные газеты в 1992-м, надо было прилагать усилия. За два года до этого у меня появился первый компьютер, а интернета не было и вовсе. В то время руководитель отдела инопрессы выезжал в Шереметьево и собирал газеты у приезжающих — чтобы составить обзор западной прессы. 

— Ваша личная траектория развития за этот период менялась или это прямая?
— Я в редакции «Коммерсанта» уже лет сто. До этого учился на архитектора, потом работал в прекрасном журнале «Декоративное искусство СССР». Пришёл в него, когда он, к сожалению, выдыхался, но тем не менее я там многому научился. Потом, сидя без работы, писал статьи для заработка и удовольствия про архитектуру и современное искусство, и однажды меня позвали в «Коммерсантъ». Сделал это Шура Тимофеевский, и я ему до сих пор несказанно благодарен. Как в анекдоте — просто повезло. А дальше — прямая с мелкими загогулинами. 

— Когда вы пришли сюда, чему вы уделяли больше внимания? Вы были беспристрастны — или пристрастны — ко всем рубрикам?
— Конечно, я был пристрастен, хотя бы потому, что какие-то вещи знал лучше. Но мне повезло: рядом со мной были люди, которые другие вещи знали лучше меня и очень хотели писать и высказываться. А брал я людей, конечно же, по знакомству. Тогда не было Сети, блогов, вы не видели, как люди пишут. Поэтому я звал сюда тех, кого знал, кто доверял мне и кому доверял я. 

— В какой роли вам интереснее, комфортнее: журналиста или редактора отдела?
— Комфортнее — журналистом, а редактором отдела — интереснее. 

— Вы ведь пишете и в другие издания.
— Да, люблю писать в другие издания, нам это официально разрешено. Мне нравится, что в других изданиях мне могут отказать, это позволяет держать форму. О чём пишу сейчас? Обо всём, что мне интересно. Про детей, города, секс, часы... Про архитектуру и искусство тоже случается. Рассказываю разные истории, которые накопились у меня по разным поводам за 51 год. 

— Вы пишете много и постоянно?
— Обычно статьи четыре в месяц. Можно и больше, но не намного — будет мешать газете. 

— Как происходит отбор тем, которые будут освещены в следующем номере «Коммерсанта»?
— Основной отбор даёт лента. Мы, газета, отвечаем на события, такой пинг-понг. Дело не в том, что мы переписываем ленту, новостное сообщение — это только команда автору: твоя тема нужна сегодня. Далее у каждого автора своя манера письма, каждый знает: кроме освещения события, читателя интересует, что он, автор, об этом думает. Ну а из ленты выбираем мы сами. 

— Со временем концепция вашего отдела меняется?
— Меняются люди, меняется и концепция, потому что все поют в общем хоре. Таких смен в отделе было четыре, а то и больше. 

— Довольны ли вы той, которая сейчас работает?
— Очень. С ними интересно, они знают то, что я не знаю. И знают об этом, что важно. 

— Должна ли быть у отдела общая концепция, стиль, игра?
— Конечно. Но это общее сложится из частных пристрастий. Каждый автор уверен, что его стиль будет принят, знает, что он и только он отвечает за то, что выбрал и сделал. Есть несколько простых правил, которым все обязаны следовать: не становиться открыто ни на чью сторону, не передёргивать нагло, сообщать информацию. Когда-то мы выработали схему коммерсантовской «культурной» заметки, которая собиралась не сложнее, чем «Лего». Как только человек овладеет этой техникой, он может делать всё что угодно. А вот навязывать авторам готовые мнения — непродуктивно. Возможно, один из моих недостатков в том, что я не слишком давлю на авторов. 

— Какие темы предпочтительнее для освещения, а какие в загоне? Что больше читают — про кино или вино? И зачем нужна балетная критика?
— Вопрос «Зачем нужна балетная критика?» мне давно задавали. Или «Зачем писать про классическую музыку?». Всё зависит от того, как эти темы подать. Чтение балетной критики не заставляет вас высиживать балет. Если балетная критика написана как смешной злой маленький фельетон, вы получите от неё удовольствие. То же самое с классической музыкой. Я терпеть не могу классическую музыку и был убеждён, что никогда не буду про неё читать. Но когда в мой отдел пришёл работать Петя Поспелов, я понял, что мне она страшно нравится. Слушаю я её по-прежнему мало, но статьи Пети или пишущего теперь в «Коммерсанте» о классической музыке Серёжи Ходнева читаю как партитуру. Поймите, то, чем мы занимаемся, — не искусство, это маленькая проза про искусство. Хотя Таня Кузнецова на мою просьбу разжевать читателю, что такое арабеск, говорит: «Выйдем в коридор, и я покажу». 

— Есть ли для вас запретные темы и персоналии?
— Категорически запрещены мною все персонажи, которые за наши рецензии обещали набить морду главному редактору. Мы не можем им рисковать. Но таких злодеев немного. 

— А темы? Или всё зависит от контекста?
— Написать можно про всё. Но, например, мы осторожно пишем про всякого рода филантропию. Нам часто звонят: «Это очень важно. Мы всю выручку отдадим туда-то». Во-первых, мы не можем проконтролировать, куда они отдадут свою выручку, а во-вторых, всё зависит от того, что они ради этой выручки будут делать. Если это аукцион хорошей живописи, мы обязательно про это напишем, отдадут они куда-то выручку или нет. Если же это продажа дерьма, то выручку делите без нас. 

— Перед публикацией вы прочитываете все тексты своего раздела?
— Да, обязательно. Иногда автор специально просит, чтобы его текст отредактировали. Это совершенно нормально. Я со своими статьями поступаю так же. Мы очень стеснены во времени, вдвоём сделать быстрее, а мы не можем опаздывать. 

— Ваше архитектурное образование как-то сказывается на том, как вы выстраиваете рубрики, ставите материалы?
— Оно очень помогает, меня учили рисовать, и мне гораздо легче обращаться с вёрсткой и с фотографией. К тому же у архитектора изначально беспринципная профессия, как у адвоката или врача. Нас учат заботиться о вашем удобстве. Это профессия здравого смысла, и многие вещи я воспринимаю проще и циничнее, чем художник или литератор. 

— Что бы вы оценили как удачи своего отдела, а что — как неудачи? Или собственные удачи и неудачи за этот период?
— Мы работаем вместе и помогаем друг другу, вместо того чтобы звездить и тянуть одеяло на себя. Это большая наша удача. Человек, который не готов взять комментарий и пол помыть, в отделе не нужен. Я тоже помою, если надо.

В нашей стандартной тематике мы очень сильны, сильнее всех на рынке, то ли мы так хороши, то ли остальные плохи, неважно. Но в нестандартной тематике — не соревнуемся, а это неправильно. Нам надо бы писать о телевизоре, программах и сериалах, потому что это смотрят все. О моде, потому что в ней проявляется каждый из нас. О Сети, потому что все в ней сидят. Но это зависит ещё от штата и денег и от неизбывной каторги журналиста выдавать в неделю несколько статей, вместо того чтобы работать над ними по полгода, как в голливудском кино.

Моя же удача в том, что я работаю в лучшей нашей газете, в «Коммерсанте», что среди моих начальников не было дураков, что рядом со мной люди, которых я уважаю и люблю и которые мне интересны. Минус, наверное, в том, что я здесь довольно давно, хорошо бы встряхнуться и начать сначала, как в 1993-м, но это довольно проблематично. 

— Если по пятибалльной шкале ставить оценку своему отделу, то какую вы бы поставили ему за текущий год?
— Оценки нам ставит главный редактор, отдел кадров и бухгалтерия. Это не школа. 

— Отделы культуры каких отечественных СМИ вам интересны?
— Я читаю всё, но чаще с познавательной целью. 

— Вы читаете их с экрана или в бумажном варианте?
— На бумаге перед редколлегией. У меня на это час-полчаса. И на редколлегии иногда. 

— По-вашему, отечественные СМИ могут влиять на текущую культурную жизнь?
— Про отечественные не знаю, а мы — можем, потому что не боимся говорить людям в глаза, что о них думаем. Можем их жестоко высмеять, можем поддержать, если они того, на наш взгляд, заслуживают. И они знают, что эту же самую статью сегодня прочтут их начальники, хозяева и соседи по даче. Как ни странно, очень действует.

Есть и прямое материальное влияние — спонсоры требуют обязательного медиапокрытия. А мы обязательно пишем про спонсоров в первых же строках статьи. Мы их не вымарываем, как другие издания, которые боятся «этой грязи». Если ты поддержал культуру, мы про тебя напишем, министерство ты или тамбовская преступная группировка. Другое дело, что на статье-то это не скажется. «Выставка открылась при поддержке таких-то. Очень хорошая». «Выставка открылась при поддержке таких-то. Чудовищная».

И вот вам напоследок история. Моя добрая подруга, литературный обозреватель, опубликовала разгромную рецензию на плохую книгу. Через некоторое время ей позвонил автор: «Мне нужно с вами объясниться». Она поняла, что сейчас её вывезут на Ваганьковское кладбище и там закопают. Но он сказал: «Я прочёл вашу рецензию и уже принял меры: следующую мою книгу будет писать другой человек».

Елена Калашникова, Частный Корреспондент

Додати коментар

Ім'я, Прізвище* E-mail Захист від спаму* Текст повідомлення*  

Додати коментар