 |
|
- Про асоціацію
- Членство в Української Асоціації Медіа Бізнесу (УАМБ)
- Юридичний сервіс
- Професійна освіта від УАМБ
- Календар подій
- Публікації
- Блоги
- Медіакарта
Партнери УАВПП
Enfant terrible русской журналистики
"Назло", "Час Быка" – даже сами названия передач Андрея Черкизова выдавали характер. Или то, что было призвано скрыть подлинное внутреннее устройство этого небанального человека. Подлинными же свойствами его характера, как мне казалось, парадоксальным образом были деликатность и ранимость.
В это трудно поверить, но таким оказывался Черкизов в разговорах в перерыве и после окончания его утренней телепрограммы, страшно популярной в конце проклятых 1990-х, когда в маленьком останкинском буфете он накачивал гостя коньяком. Очень было весело потом прийти утром на работу вовремя и в решительно нетрезвом состоянии: с утра выпил – весь следующий день свободен… Собственно, любой его частный разговор был продолжением его же монолога в эфире (именно монолога, даже если формально общение происходило в формате диалога). Этот бесконечный разговор и был той самой фирменной комментарийной журналистикой Андрея Черкизова
Журналистикой, если угодно, кухонной интеллигентской беседы (не случайно – "Кухня Андрея Черкизова").
Да, собственно, чем была поначалу наша посткоммунистическая журналистика, как не разговором кухонного интеллигента, получившего трибуну?
Просто у Черкизова, одного из немногих кухонных интеллигентов, был божий дар увлечь за собой читателя, слушателя и зрителя, спровоцировать у него эмоцию – не важно, негативную или позитивную, главное – сильную. Говорил всегда только он один, а формальный собеседник (-ки) ему нужен был только как античный хор – для того, чтобы сделать акцент на какой-то особо важной мысли.
Иной бы сказал, что такая журналистика в наше технологичное время, когда sms-сообщение, как джокер, кроет любое bon mot комментатора, не имеет права на существование. Но аудитория Андрея Черкизова, страстно ненавидевшая и любившая его, по своему объему была сопоставима с аудиторией крупных общенациональных медийных брендов. И Черкизов, собственно, и был таким – общенациональным медийным брендом, сам себе газета, радиостанция, телеканал, театр одного актера. Потому в российской журналистике, где почти не осталось имен, он был именем. А в эфире новостного радио, где главную роль играли факты, он подыгрывал комментариями – и это было лучшей композицией для талантливого средства массовой информации.
Журналистика Черкизова была страстной и пристрастной и в этом смысле – очень русской. Остроумной, невероятно злой, умной до цинизма, циничной до грубости, литературоцентричной, объективной и субъективной одновременно. Словом, такой, какой она стала в начале XIX века. В его текстах был накал страстей, как у Виссариона Белинского. И ангажированность содержания. Но совсем не в современном российском смысле слова. А в том смысле, какой имел в виду Жан-Поль Сартр, назвавший литературу идеи "ангажированной литературой". Ангажированная комментарийная журналистика Черкизова была насквозь либеральной, чтобы не сказать – либертарианской.
И уколы его злобы, а на самом деле доведенного до точки кипения здравого смысла, были очень полезны нашим обществу и государству.
Если у Сергея Довлатова был "дар органического беззлобия", то у Черкизова был дар органической пристрастности. В его ранней, и как принято формулировать, безвременной кончине, можно обнаружить какую-то дьявольскую логику – он ведь и в журналистике жил-то с медвежьей яростью и грацией, на разрыв аорты.
Разговоры за "поллитрой" нередко бывают чрезвычайно важными и драгоценными – существеннее иных жизненных событий и продуктов масс-медиа. Если, конечно, после них что-то остается в "сухом остатке" – в прямом и переносном смысле.
Они же могут быть даже своего рода школой. У Черкизова в журналистике было чему поучиться – ломовой работоспособности, мастерству краткого комментария, эффектной интонационной несдержанности. "Не можешь писать, не о чем писать, – рычал он, – вот тебе клавиатура – садись и пиши". А как еще может быть изготовлен ежедневный пристрастный комментарий? "Детей не воспитывают – они просто рядом живут". Справедливость этой почти монтеневской максимы может по достоинству оценить любой родитель…
В журналистике Андрея Черкизова было еще одно важное свойство – она соответствовала времени и его запросам. Когда "красное словцо" прямо влияло на политику и общественные настроения, нужны были именно такие журналисты как Черкизов. Когда ходуном ходило массовое сознание, нужны были комментарии, бьющие наотмашь.
Новое время требует или звериной серьезности или тонкой, чересчур тонкой, иронии, тотального эзопова языка.
А вот в чем не был силен enfant terrible российской журналистики Черкизов Андрей Александрович, так это в эзоповом языке. Г
Lenizdat.ru